Никто ничего и сказать не успел, а Бортэ уже взлетела в седло, ошеломив Шолоя, державшего повод. Они молча посмотрели друг на друга, и беззубый рот старика задергался, словно ему попал кусок хряща, который он не может прожевать. Смешавшись на мгновение, Шолой шлепнул коня по крупу, и Бортэ ускакала, исчезла в сгущающемся сумраке, чтобы раскатать войлок в плотное ровное полотно. Войлок не пустит зимний холод в юрты, из него получатся тяжелые ковры и чепраки. Обрезки пойдут младенцам, которые еще слишком малы, чтобы испражняться в отхожую яму. Тэмучжин сел на корточки, выпрямил спину и закрыл воспаленные глаза. Правая рука онемела. Он стал тереть ее, чтобы разогнать кровь и почувствовать пальцы, но, когда кровь пошла по жилам, на глаза от боли навернулись слезы. Никогда он еще так не работал. И задумался: станет ли он от такой работы сильным?

Тэмучжин поднялся на ноги, и тут к нему подошел Шолой. Мальчик еле заметно подобрался, увидев старика. Он ненавидел свой страх, но получил слишком много неожиданных ударов и старался быть начеку. Шолой крепко взял его двумя пальцами — знакомая уже хватка — и рыгнул. Из его желудка пахнуло кислым молоком. Старик указал на юрту кривым пальцем:

— Иди ешь и ложись спать. Завтра будешь рубить дрова на зиму.

Тэмучжин слишком устал, чтобы пререкаться, а потому пошел за стариком, еле волоча тяжелые ноги и с тяжелым сердцем.

Есугэй нашел достаточно безопасное место для стоянки. Долина, где он увидел всадников, кончилась, и он понесся к холмам, надеясь найти хоть какое-нибудь укрытие и тем самым сбить погоню со следа. Он понимал, что на пыльной почве его легко отыскать, но скакать всю ночь не мог, так как лошадь могла попасть в нору сурка и сломать ногу. Поэтому Есугэй направил отважного коня по крутому склону вверх, к пестрым зарослям деревьев. Он спешился и вел коня в поводу, постоянно его подбадривая. Это был трудный и опасный подъем. Глаза лошади побелели от страха, когда копыто скользнуло на камнях. Есугэй быстро обмотал поводья вокруг дерева и стал отчаянно тянуть, пока его верный товарищ не нашел опору. Так они добрались до вершины. Плечи и широкая грудь Есугэя ныли от напряжения. Вдруг конь его заржал, оглашая своим призывом окрестности. Эти звуки можно было услышать за несколько полетов стрелы. Есугэй не думал, что преследователи рискнут в такой темноте пойти за ним в заросли. Он пока затаится, а те пусть себе ищут следы на прошлогодних листьях да сухих иглах. Он весело усмехнулся бы от этой мысли, если б мог видеть своих преследователей. Но затылком он чувствовал чужой взгляд. Значит, всадники все еще поблизости, высматривают и прислушиваются, выискивая хоть какой-нибудь признак, что он скрылся где-то рядом. Есугэй опасался, что конь откликнется на ржание их лошадей и выдаст укрытие, но тот после подъема на холм и долгой скачки слишком устал. Если повезет и если ночью не разводить огня, чужаки оставят поиски и утром отправятся своей дорогой. Ничего страшного не случится, если он вернется к Волкам на день позже.

На вершине холма Есугэй нашел пару низкорослых кустиков и привязал к ним поводья. Конь опустился на колени, но не смог лечь — поводья натянулись слишком туго. Хан Волков не стал его расседлывать на тот случай, если придется быстро уходить, только ослабил подбрюшный ремень. Мерин фыркнул, словно поблагодарив за заботу, и улегся поудобнее. Через мгновение он закрыл глаза и задремал. Мягкие губы раскрылись, обнажив крепкие желтые зубы.

Есугэй прислушался, стараясь понять, отстали преследователи или подбираются ближе. Впрочем, по такой неровной местности подойти незаметно к его укрытию трудно. Он развязал ремешок, удерживающий меч в ножнах, обнажил его одним точным движением, осмотрел клинок. Добрая сталь, хорошая добыча. Разбойники могут на него охотиться из-за одного только меча. Если бы здесь был верный Илак, хан, не раздумывая, встретил бы их на равнине. Но пятеро на одного — многовато. Разве что они окажутся мальчишками, еще не пробовавшими крови. Таких можно напугать только криком да несколькими короткими взмахами клинка. Отцовский клинок был острым, как и прежде. И это хорошо, так как Есугэй не мог рисковать точить его ночью о камень: его не должны слышать. Он сделал пару глотков из кожаного бурдюка и поморщился: слишком он был легким. Утром конь захочет пить. Если ручей поблизости пересох, то день будет трудным независимо от того, заметили его преследователи или нет. Он пожал плечами. И не такое приходилось переживать.

Наконец Есугэй растянулся на земле и зевнул. Достал из седельной сумы полоску вяленого мяса и улыбнулся, глядя на спящего коня. Сунул мясо в рот, заурчал от удовольствия, наслаждаясь острым вкусом. Ему недоставало Оэлун и сыновей. Что-то они сейчас делают?

Улегшись на землю и засунув руки в рукава, чтобы не мерзнуть, он думал о Тэмучжине. Хан надеялся, что сыну хватит духу перенести испытания в племени Оэлун. Когда парень в таком возрасте, трудно понять, есть ли в нем настоящая сила. Есугэй бы не удивился, если бы Тэмучжин сбежал, но надеялся, что тот выдержит. Такие случаи — большой позор для семьи, слухи быстро разойдутся по племенам, и заставить забыть о побеге будет очень трудно. Есугэй произнес про себя молитву, чтобы сыну пришла помощь свыше. Он знал, Бектеру туго пришлось. Когда Оэлун не было поблизости, старший сын говорил об олхунутах без особой почтительности. Да любить их и не за что, по правде говоря. Есугэй улыбнулся и возблагодарил Отца-небо за принесенный ему богатый урожай сыновей. Он так и уснул с улыбкой. Сыновья, а теперь еще и дочь. У него сильное семя и хорошая жена. Другие женщины часто теряют по одному комку жалкой красной плоти на каждого явившегося в мир, но все дети Оэлун выжили и были крепкими. Да еще и жирок нагуляли, если говорить о Тэмуге. Совершенно ненужный жирок, так что надо решать, что делать с младшим. Наконец сон овладел Есугэем, дыхание стало медленным и ровным.

Когда он резко открыл глаза, на востоке уже появились первые проблески рассвета, по вершинам дальних холмов протянулась золотая полоса. Есугэй любил эту землю. Он начал тихонько шептать молитву, благодарный за то, что ему пожалован еще один прекрасный день, но вдруг услышал, что поблизости кто-то движется. Человек. Есугэй замер. Он приподнялся с холодной земли. Обнаженный меч всю ночь лежал у него под боком, и теперь пальцы нащупали рукоять и сжали ее. Он знал, что надо подняться и найти такое место, где удобно будет защищаться, причем подняться молниеносно, а ведь кровь еще не разогрелась после сна. И еще не ясно, знает ли неведомый враг, где прячется Есугэй. Он посмотрел влево, вправо и прислушался, пытаясь понять, откуда идет звук. Все еще теплилась надежда, что это пастух ищет козу, отбившуюся от стада. Однако Есугэй понимал, что такое вряд ли возможно. Где-то совсем близко фыркнула лошадь, и тут его конь проснулся и заржал. Вот чего он так боялся. Один из преследователей ехал на кобыле, и она ответила на призыв жеребца. Оказалось, что до нее не больше пятидесяти шагов. Есугэй взметнулся, как дым, не обращая внимания на хруст в коленях и спине. В одно мгновение сорвал лук с седла, выхватил стрелу из колчана, наложил на тетиву. Только Илак мог пустить стрелу дальше Есугэя, так что в верности своего глаза он не сомневался. Если это враги, то он завалит одного или двух раньше, чем они подберутся на длину клинка. Хорошо бы понять, кто у них главный, и первым убить его, тогда слабых, устрашив мечом, можно оставить в живых.

Теперь они знали, где спрятался Есугэй, и затаились. Он спокойно ждал, когда появятся его преследователи. За спиной у него вставало солнце. После краткого размышления Есугэй снял халат и вывернул его наизнанку. У него душа ушла в пятки, когда пришлось положить на землю лук и меч, но темная подкладка халата будет не так заметна на фоне кустов, и Есугэй станет не такой заметной целью. Он подобрал оружие и застыл, подобно деревьям и кустам вокруг. И вдруг поймал себя на том, что напевает про себя, и замолчал. Сон ушел совсем, кровь быстро бежала по жилам. Он радовался опасности, несмотря на то что она грозила смертью.